Интервью с президентом фонда «Предание» Владимиром Берхиным – часть проекта Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». «НКО-профи» — это цикл бесед с профессионалами некоммерческой сферы об их карьере в гражданском секторе. Материал кроссмедийный, выходит в партнерстве с порталом «Вакансии для хороших людей»и платформой LES.Media.

«Я плохо умею учиться»

Расскажите о вашем образовании

Из важного: я учился сначала в английской спецшколе, потом — в православной гимназии. Затем — поступил на исторический факультет Ленинского педагогического университета (Московский педагогический государственный университет). Отучился там кое-как и в том же университете поступил на аспирантуру по кафедре психологии, но все равно занимался историей. Писал диссертацию по содержанию понятия «душа» в истории психологии. Диссертацию я не защитил и на этом мое образование было окончено. В дальнейшем я ничему не учился систематически.

Зачем вы поступили в аспирантуру?

У меня не было особенного порыва. Я был ужасным студентом, совершенно не интересовался учебой. Как и любой нормальный двоечник, я искал легких путей. Так получилось, что легким путем было писать диплом на кафедре психологии, потому что студенты этой кафедры были избавлены от необходимости писать к диплому методическую часть. Диплом я писал о психологическом портрете Махатмы Ганди.

Недавно прошел флешмоб, в рамках которого нужно было сформулировать тему своего диплома одной фразой. Моя фраза звучала так: «Мохандас Карамчанд Ганди был по жизни крайне самоуверенный интроверт и вел себя как крайне самоуверенный интроверт». Научной ценности в моем дипломе было немного. Но если научный руководитель был с этой кафедры, логично было поступать туда же в аспирантуру.

Я не хотел быть психологом, но и в армию идти не хотел. Достаточно просто — как сейчас вспоминается — поступил и три года там ковырялся.

Жалеете о том, что ваша научная карьера окончилась практически не начавшись?

Иногда жалко, что я не могу написать на визитке «кандидат психологических наук». С другой стороны, это было бы небольшой правдой, ведь аспирантом я был примерно таким же, как студентом. Я плохо умею учиться в принципе и не очень это люблю. Зато честно.

«Глупые зеленые мальчики»

Вы — православный человек. В юности думали о том, что ваша карьера будет связана с церковью, со служением?

Я никогда не думал о будущем и не думаю о нем сейчас. Важной особенностью моей жизни и биографии было то, что очень многое происходило без моего вмешательства. Я очень про немногое в жизни могу сказать что вот: я захотел, пошел, добился. Как-то просто все само получается и я не знаю, как это объяснить. Может быть, это особенность моего зрения, может быть, особое божье благословение, может быть, характерная особенность биографии человека, который ни за что не хочет нести ответственность.

Факт в том, что я был очень закомплексованным и нерационально мыслящим подростком. Я не думал будущем. Я поступил на исторический факультет просто потому, что история была единственным предметом, которым я хоть как-то занимался в школе. Также по самой простой и удобной дороге я поступил в аспирантуру.

А «Предание» началось так: у нас была евангельская группа, где мы читали Писание и молились вместе. Однажды ко мне обратился один из наших ребят и сказал: «Я хочу сделать сайт и собирать на нем православные аудиозаписи. Хочешь помочь?» Вадим, который все это придумал, очень умный человек, близкий к гениальности. И он не очень любит мелкий кропотливый труд. А я как раз умею сидеть и 10 миллионов раз подряд делать одно и тоже.

В результате я начал эти аудиозаписи выкладывать на сайт. Тогда все делалось вручную. Я помню, как однажды за ночь полностью возместил Ветхий Завет, практически каждую главу ручками подписал.

Сайт «Предание» стал вашей основной работой?

Ну, годы шли, сайт развивался. К нам довольно быстро пришел человек, который сказал, что мы делаем хорошую работу и он готов платить нам зарплату. Это было кстати: у меня только-только ребенок родился, а я на стройке работал.

Постепенно «Предание» росло, занимало больше времени, на сайт заходили 5 тыс. человек в день. Возникла идея открыть фонд, чтобы они не просто так ходили.

Нас было три человека: я, Вадим и еще один, который платил нам зарплату. Вадим — программист, другой просто давал деньги и не занимался оперативным управлением. Кому-то нужно было становиться директором, я и стал директором. Дальше все само росло и росло.

Вы сразу решили заняться адресной помощью?

Мы ничего не знали. Мы были глупые зеленые мальчики. Вадим некоторое время до этого работал в Фонде deti.msk.ru, тоже программистом, и был уверен, что он отлично знает, как работают фонды. Выяснилось, что он знает только, как работают программисты фонда. А на деле все оказалось не так. Но поскольку там занимались адресной помощью, мы тоже решили заняться адресной помощью. Год примерно регистрировались, переделывали сайт. Устав написали такой, чтобы делать всё, что только можно.

Вы сразу хотели помогать всем?

Мы пришли к женщине, которая занимается регистрацией. Она спросила о планах. Мы ответили: «Ну, там, дети больные, наверное, взрослые и многодетные семьи, наши религиозные проекты, а еще это и вот это». Она приказала записать все в список: Минюст все равно завернет и половину придется вычеркнуть. Но мы делали это под конец года, хотели успеть до новогодних праздников зарегистрироваться.
А Минюст взял и ничего не вычеркнул. Теперь у нас такой устав, что мы можем заниматься практически чем угодно. Нет разве что правозащиты и экологии. Но защитой лесов мы все же занимались в рамках программы развития добровольчества, помогали добровольном лесным пожарным.

Мы довольно быстро разобрались, что адресная помощь — это бездонная бочка, куда можно вкачивать сколько угодно денег и ничего никогда не поменяется. В первый же год мы начали помогать другим организациям. Первым стал сбор средств на зимний лагерь «Дороги в мир». Мы видим, что у коллег  все плохо, мы можем собирать для них деньги и иногда это оказывается неожиданно эффективно.

В одном из интервью вы упомянули, что в начале работы вам приходилось «брать детей» у фонда «Подари жизнь»

Именно так. Когда мы начинали работать в 2008-2009 годах, благотворительная часть третьего сектора была гораздо меньше, чем сейчас.
С тех пор ландшафт поменялся не сильно, но изменился масштаб.

Десять лет назад было два исполина — Русфонд и «Подари жизнь». Также было несколько организаций поменьше, которые с высоты многомиллиардных оборотов гигантов примерно одинаково смотрятся.

С тех пор исполины остались исполинами. Некоторые организации подросли так, что на их фоне стали заметны: например, фонд «Вера».
Есть корпоративные фонды, у которых тоже много денег, но которые не светятся в публичном пространстве.

«Делать то, что нравится»

Что нового вы привнесли в благотворительность?

Мы были одним из первых фондов, целиком и полностью ориентированным на интернет. До нас с таким подходом было только «Помоги.орг», но у них также были ярмарки, концерты, аукционы. Мы придумали, например, ряд инструментов, которые сейчас используют абсолютно все.

Мы первыми придумали и сделали так, чтобы электронное пожертвование моментального отображалось на сайте. До этого считалось, что это невозможно технически. Мы придумали «градусники» — прогресс-бары, которые показывают, как набирается сумма пожертвования.

Разработали двухчастный стандарт истории подопечного. Кажется, первыми начали публиковать буквально все документы о движениях денежных средств В общем, мы разработали и применили первыми много технологий, связанных с благотворительностью.

Фонд «Помоги.орг» был пионером интернет-технологий в благотворительности и эти люди гораздо гораздо круче нас. Но они во многом были ориентированы и на мероприятия вне интернета. А мы мероприятия не проводили много лет.
Если мы что-то и делаем, то ради собственного удовольствия. Самое крупное наше мероприятие — это конференция, посвященная Игре престолов.

Зачем вам нужна была эта конференция?

Мы ее сделали, как говорится, по фану. У Ромы Шляхтина была идея о том, что мир Вестерроса хоть и порожден воображением, но к нему применимы методы гуманитарных наук. А у нас была возможность. Это было очень весело и  чрезвычайно познавательно.

Вообще, это было фандрайзинговое мероприятие, но мы собрали около 30 тыс. рублей. Конечно, благодаря этому фонд попал в газеты, куда он раньше бы не попал, о нем узнали люди, которые иначе бы никак не узнали. Был определенный прирост трафика на сайт, потому что люди скачивали материалы конференции.

Но в первую очередь это было весело и  интересно. Мы не тратили на это деньги жертвователей — только свои собственные. Для нас главное — донести мысли, идеи, важные, с вашей точки зрения, сообщения. Важно делать то, что нравится.

Расскажите подробнее о вашем движении по развитию добровольчества

У нас волонтеров в фонде практически нет. Они бывают на разовых задачах. Но добровольцы — это люди, которые требуют постоянного внимания, мотивации, поддержки. У нас нет сил на то, чтобы систематически с этим работать.

Но мы помогаем другим организациям, которые развивают добровольчество. Например, с движением «Даниловцы» развивали проект и наверняка еще будем что-то вести. Мы помогали добровольным пожарным по всей стране, покупали для них оборудование. Гриша Куксин из Гринпис говорил, кому стоит помогать, а кому — не очень. В итоге мы или собирали деньги или помогали им устраивать краудфандинговые акции.

Мы не сами развивали добровольчество. Мы подносили ресурс тем,  кто этим занимается лучше, чем мы.

Вы продолжаете религиозную часть работы?

Да. Наша медиатека с аудиокнигами разрослась в огромное хранилище. Много всего и доступно для бесплатного скачивания.

«Активность бывает вредной»

Сейчас многие говорят о том, что люди, которые идут в благотворительность, выполняют свой внутренний запрос. То есть не человек нужен фонду, а фонд — человеку. Вы поддерживаете такую точку зрения?

Здесь встречаются две воли. С одной стороны, воля человека, который бесплатно тратит свое время и силы. Значит это действительно нужно ему. Настоящий волонтер не получает никакого вознаграждения, кроме морального. Фонд выполняет роль навигатора в добровольческой деятельности. Когда люди занимаются добровольчеством без навигации и профессиональной экспертизы, получается иногда не очень. С теми же пожарами бывают ситуации, когда профессиональные МЧС-ники пускают профилактический пал с целью предотвратить большой пожар, но прибегают добровольцы с ведрами и начинают его тушить. Активность бывает бессмысленная и даже вредная. Добровольчество нуждается, как минимум, в экспертном сопровождении. Хорошая экспертиза у тех же «Даниловцев», у фондов «Старость в радость», «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Со всеми этими организациями мы так или иначе сотрудничали, помогали.

Вы много пишете. Почему решили заняться публицистикой?

Разумеется потому, что я страшно тщеславен. А вообще, дело было так: в 2012 году у нас в фонде появился пиарщик Рома. Он мне сказал: «Вова, ты ведь все время пишешь в ЖЖ. Напиши статью на какую-нибудь актуальную тему, а я договорюсь, чтобы ее опубликовали». Я тогда написал свой первый текст для «Правмира»: о главе фонда «Кислород» Майе Сониной и ее письме патриарху.

Затем я начал писать для портала «Милосердие.ру» и для других порталов. А потом оказалось, что за это еще и платят. А я долгое время думал, что люди занимаются этим из голого тщеславия.

Сейчас я немного меньше пишу и больше консультирую коллег по фандрайзингу по благотворительности. Иногда жалею, что я не пошел в психотерапевты.

«Лучше всего у меня получается утешать плачущих»

Я видела у вас несколько публикаций на тему психотерапии. Это так реагирует на мир ваш несостоявшийся психолог?

Может быть. Но если у меня есть мысль, которую я способен изложить грамотным русским языком, то почему бы мне ее не продать? «А что деньги дают за доблестный труд, так не буду же я возражать».

Но иногда жалею, что не стал психотерапевтом. Потому что лучше всего у меня получается утешать плачущих. Мне кажется, это лучше, чем заниматься благотворительностью.

Разве это не одно и то же?

Благотворительность — это деятельность, документооборот, взаимные обязательства физических и юридических лиц. Нас как фонд не очень интересует, что чувствует наш подопечный. Да, мы обязаны относиться к нему этично, но если при этом он на нас обиделся или не смог преодолеть внутренний кризис, то это, в общем, не наше дело.  Мы должны ставить границу между собой и подопечным. Он не должен превращаться в нашего друга. Наша задача — решить конкретную проблему.

По-вашему, это проблема благотворительности или необходимая профессиональная издержка?

Это часть профессии. У всякого человека ограничен ресурс. Он этим ресурсом может  распорядиться по-разному. Большинство подопечных находятся в ситуации опасности, болезни или горя. Есть ли с каждым подопечным сотрудник фонда будет вместе плакать или умирать, он рано или поздно перестанет справляться со своими рабочими обязанностями. Помощи станет не больше, а меньше.

Подопечный должен оставаться функциональной единицей. Хотя в некоторых фондах есть специальные психологические службы. Мы психологической поддержкой не занимаемся. Так что «утешение плачущих» — это отдельная проблема.

Если философски рассуждать о том, зачем нужна благотворительность, то решение социальных проблем — это второстепенная функция. А главная — организованно снизить общественное озверение, настроить горизонтальные связи между людьми, провести в жизнь гуманные идеалы.

Благотворительность справляется с задачей снизить уровень озверения. На мой взгляд, агрессии стало даже больше.

В соревновании с телевизором мы проигрываем несомненно. Агрессии в обществе становится больше, несмотря на все наши усилия. Но при этом за те 9-10 лет, что я в отрасли, я вижу, что идеалы социал-дарвинизма и идеи о том, что неэффективные должны умереть, уходят.

Агрессия, конечно, растет. Она растет и как ответ на ухудшение общего качества жизни. Людям жить все тяжелее, они становятся более злыми. Но на уровне идей общество становится как-то гуманнее.

Сейчас люди на полном серьезе обсуждают вопрос, можно ли бить детей. 10 лет назад вопрос так вообще бы никто не поставил.

Постепенно все меняется, в повестку попадают темы о домашнем насилии, о должном и недолжном отношении к людям с ментальными особенностями, вообще о месте слабого в обществе сильных. Все больше темных углов высвечивается, и люди задумываются о том, можно ли так жить.

У одного писатели были слова: «В мое время вряд ли люди были добрее, но нравы, безусловно, были мягче». У меня ощущение, что люди добрее не становятся, зато нравы постепенно смягчаются. Есть ощущение, что у людей появляется солидарность.

«Добро и страдание почти неразделимы»

Солидарность проявляется в критических ситуациях?

Да. Было два события, по которым это очень хорошо видно. Одно из них — пожары 2010 года, когда вокруг Москвы выросла сеть волонтерских лагерей. Из этого события выросла немало работающих волонтерских команд и благотворительных фондов. Так, чета

Свешниковых, руководителей фонда «Мой Мио», начали свой путь именно там. Вторая ситуация — это Крымск, который породил невиданное прежде волонтерское объединение. Именно с Крымска началась история фонда «Нужна помощь» и издания «Такие дела».

Вас, как профессионала, не расстраивает, что люди объединяются только вокруг большого горя?

В России сработал именно этот триггер. Люди в России устроены так, что добро и страдания – это почти неразделимые между собой сущности. Хороший человек в России мыслится как человек страдающий или помогающий тому, кто страдает.  Когда возникло много страдания, появилось большое количество хороших людей. По этим событиям было очень хорошо заметно, что общество готово к солидарности.

На сегодняшний день, какое бы ни произошло печальное событие, сразу начинают собирать деньги на помощь. Иногда это выглядит смешно, иногда —  вредно и не нужно.

Права жертвователя

Расскажите, как вы боретесь против мошенников в благотворительности?

Мой взгляд, мошенники в благотворительности существуют в силу трех обстоятельств.

• Первое — люди ленивы. Им лень подумать, прежде чем дать денег. Мошенники ведь редко строят прошаренные многоступенчатые схемы. Чаще всего они работают очень грубо, потому что люди не хотят задумываться.
• 
  
• Второе — малость вклада каждого конкретного человека, которая исключает возможности юридической ответственности. Если человека обманули на 500 рублей, уголовное дело просто не заведут за малостью ущерба. А чтобы дело возбудили, все обманутые на 500 рублей должны собраться толпой. Это сложно.
• 
  
• Третье — отсутствие прав жертвователя. Человек, который что-то пожертвовал в НКО, по сути ни на что не имеет права. Все его права прописаны в договоре-оферте на сайте, а НКО может написать там что угодно. Публичная же обязательная отчетность НКО сегодня — это профанация. Те, кто отчитываются подробно, делают это по своей инициативе, а не потому, что закон велит.
• 
  

Я считаю, что правильным будет сделать обязательной публикацию всех расходов, всех полученных массовых пожертвований с детализацией, без обобщений и умолчаний. Так, чтобы было видно, куда и сколько денег потратили. Вот это позволит любых мошенников прижать.

Даже если информация не публикуется, донор должен иметь право знать всё о судьбе своего пожертвования.

Вам не кажется, что тогда фонды утонут в бумажках?

Мы так делаем и не тонем. Все расходы из массовых пожертвований мы публикуем подробно. Если собираем деньги с неопределенно широкого круга лиц, то этому неопределенно широкому кругу и отчитываемся.

Все вместе

Ваш фонд объединяется с другими, помогает им. Какую, по-вашему, функцию сегодня несет объединение фондов?

Это необходимо выработки профессиональных стандартов. Мы объединяемся по признаку того, как мы полагаем правильным работать.

Например, мы создали декларацию против мошенников: она касалась ящиков для сборов и того, чтобы фонды не собирали деньги на личные карты. Это принципиальная позиция тех, кто подписал декларацию, и по этому признаку можно как-то объединиться. По признакам стремления к прозрачности, по признакам стремления к профессиональной помощи, чтобы не собирать деньги на то, что не поможет

В конечном счёте, это путь  к саморегуляции отрасли. Сейчас отрасль слабо регулируется государством и почти не регулируется внутренними стандартами. Объединение может привести к тому, чтобы фонды могли сами собраться и выработать правила — собственные, а не навязанные государством. И если некий фонд эти правила нарушит, мы дружно скажем: “А вот это — бяка”, и он потеряет жертвователей, а репутация будет испорчена. Вот это — идеал, к которому стоит стремиться.

Повторю: объединения фондов нужны для того, чтобы создать институт репутации и выработать профессиональные стандарты. Если этого не сделаем мы, то через какое-то время это сделает государство.

Вы боитесь этого момента?

Я боюсь того момента, потому что государство наше часто действует по признаку “Сейчас разберусь кое-как  и накажу кого попало”.

Недавняя история о том, как в список иноагентов попала пациентское объединение людей с диабетом, — типичный пример того, как разбирается государство. Приняли очень неконкретный, широкий и
обременительный для НКО закон об иностранных агентах. Приняли для того, чтобы бороться значит с иностранным политическим влиянием. А в результате страдают больные диабетом, экологи и фонд «Династия».

Закон написан так, что к нему можно подверстать вообще кого угодно. Вот, я даю интервью и говорю о политике российского государства — не важно, плохо ли, хорошо ли. У нас среди жертвователей наверняка есть иностранные граждане, которые жертвуют по 500 рублей в месяц. Всё. Этих двух фактов достаточно, чтобы фонд “Предание” назвать иностранным агентом.

Вы, как часть объединения фондов, не хотели бы на государства повлиять?

Мы с государством пытаемся работать. Я посещаю конференции, где пытаюсь дискутировать по тем вопросам, которые для нас важны, мы участвовали в рабочих группах Думы, Общественной палаты, других органов власти. Если есть возможность взаимодействовать с государством — это шанс, которым нужно пользоваться.

Для фонда «Предание» — это деятельность не очень профильная. Нужно уметь с чиновниками говорить, нужно знать выходы, нужно уметь писать документы. Есть специальные люди, которые этим занимаются, у нас такого человека нет.

Но ведь вы выступаете как эксперт?

Я выступаю, когда меня зовут. Пишу, когда просят. У нашего фонда нет ресурсов, чтобы поставить цель и последовательно доводить ее до ума. Например, ввести налоговые льготы для юридических лиц. Чтобы добиться этого, нужно вести отдельную, постоянную работу. Но есть время на то, чтобы сказать несколько слов или написать текст. Открытые письма, которые публикуются на «Все вместе», в основном пишу я.

Много ходить по кабинетам и сидеть на круглых столах — на это у меня просто нет времени  и сил. Помимо фонда, у меня детей много и работа вторая есть.

Расскажете о вашей второй работе?

Даже две вторых работы. Я участвую в Лесном проекте Гринпис как консультант по фандрайзингу. Еще есть небольшая организация «Умная помощь», которая оказывает бухгалтерские услуги НКО. Я там директор.

«Я не верю в прогресс»

Правильно ли я понимаю, что вы верите в теорию малых дел?

Я вообще не верю в теорию малых дел. Я верю в то, что достойно и правильно делать то, что я делаю. Вообще говоря, я не верю, что мир можно улучшить, но можно достойно прожить жизнь. А мир — он во зле лежит, как учит нас Священное писание, и дальше будет лежать. Человеческая история закончится очень печально — пришествием антихриста и Апокалипсисом. В это я верю.
Я не очень верю в прогресс: технический-то налицо, а  социального я не наблюдаю. Люди становятся сытее и добрее, но не становятся лучше, и тогда мягчают нравы. Но как только количество еды уменьшается, люди ведут себя так же, как вели себя в X веке нашей эры.

Я не могу закончить интервью такой фразой. Скажите что-то оптимистичное.

Мы не можем улучшить мир в целом. Мир, в общем, место безнадежное. Но каждый из нас имеет свое небольшое пространство — вот это пространство мы можем действительно улучшить. Мы можем помочь ближнему. Можем сами не скурвиться и не стать подлецами. Жизнь каждому предоставляет возможность стать подлецом. Главное — ей правильно не воспользоваться.

Как сказал один мудрый конь в одной детской книжке: «Я пришел напомнить вам, ваше величество, о  том,  что благородная смерть — это сокровище. Каждый достаточно богат, чтобы приобрести его» (цитата из книги «Последняя битва» цикла «Хроники Нарнии» Клайва Льюиса).

«НКО-профи» — проект Агентства социальной информации, Благотворительного фонда В. Потанина и «Группы STADA в России». Проект реализуется при поддержке Совета при Правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. Информационные партнеры — журнал «Русский репортер», платформа Les.Media, «Новая газета», портал «Афиша Daily», онлайн-журнал Psychologies, портал «Вакансии для хороших людей» (группы Facebook и «ВКонтакте»),  портал AlphaOmega.Video, Союз издателей «ГИПП».

Сообщение Предание о Владимире появились сначала на Агентство социальной информации.скачать dle 12.0